П.В. Сытин в своем фундаментальном труде “История планировки и застройки Москвы. Материалы и исследования” подробно анализирует уникальный источник конца XVIII в. — “Историческое и топографическое описание первопрестольного града Москвы с приобщением генерального и частных ее планов”. В частности, им взяты оттуда интереснейшие данные по числу каменных и деревянных строений в каждом районе города. Нам сейчас интересна внешняя, окраинная территория между Земляным городом (совр. Садовым кольцом) и тогдашней границей Москвы, проходившей по Камер-Коллежскому валу. Согласно “Описанию…” доля каменной застройки составляла здесь 12% от общего числа дворов (внутри Земляного города — 31%). При этом в четырех из 10 полицейских частей этот показатель заметно выше: 24% для Басманной части и приблизительно по 19% в Лефортовской, Таганской и Рогожской.
П. Сытин справедливо заключает, что “высокий процент каменных дворов в Басманной и Лефортовских частях объясняется проживанием здесь, возле царских дворцов в Лефортове, знати, придворных и чиновных лиц”, а в Таганской и Рогожской — “проживанием здесь в своих дворах богатых купцов старообрядцев”.
Если купцы-поповцы предпочитали селиться поближе к Рогожскому кладбищу, то прихожане другого центра московского староверия — федосеевцы Преображенского кладбища — в свою очередь активно заселяли близлежащие улицы: Бужениновскую, Суворовскую, Девятая рота. Отразилось ли это в характере застройки? Исследование таких специальных вопросов не входило в задачи П. Сытина, но мы можем обратиться к тому же источнику за данными по Покровской полицейской части, включавшей в то время в себя Преображенскую и Семеновские слободы. На обширной территории, ограниченной современными Бакунинской, Каланчевской и Ольховскими улицами, Оленьим и Сокольническими валами насчитывалось всего 25 каменных домов из 513, т.е. каменные строения составляют около 5%, и само их количество довольно мало — ср. с 94 домами в Таганской и 87 – в Рогожской частях.
Напомню, оба старообрядческих центра образовались в 1771 году, получается, что спустя 25 лет характер расселения вокруг был уже заметно различным: дома Рогожских поповцев в прямом смысле выделялись в общей застройке, в то время как Преображенское кладбище не сформировало вокруг себя пояса каменного строительства.
Здесь можно было бы выдвинуть целую программу исследований для объяснения такого положения дел:
1. Логично ожидать, что более радикальная федосеевская община должна была уступать в численности Рогожскому кладбищу, поэтому она и “не видна” в приведенной выше статистике.
2. Другая гипотеза: характер деловой активности купцов-федосеевцев существенно отличался от предпринимательской деятельности их коллег-поповцев (проще говоря, не были ли беспоповцы в целом беднее?).
3. Наконец, могли существовать иные причины более тонкого характера, делавшие для прихожан Преображенского кладбища каменное строительство нежелательным даже при наличии достаточных средств.
Относительно (1) нужно отметить, что вопрос далеко не прост, т.к. официальные данные ведомств Российской Империи о численности старообрядцев существенно занижены и вообще крайне ненадежны: с одной стороны, преследуемые властями старообрядцы по понятным причинам старались избежать регистрации, с другой – местным органам МВД и приходам господствующей церкви требовалось постоянно демонстрировать перед начальством успехи в деле искоренения раскола, что стимулировало их занижать численность старообрядцев (как видим, логика “аналогичный показатель прошлого года + 1″, на которой до сих пор построены отчеты полиции, существует уже более 200 лет).
Количество категорически не доверявших властям и более скрытных беспоповцев особенно трудно поддается учету. Однако, оценки исследователей подтверждают, что это согласие заметно уступало по численности поповцам, в том числе и в Москве. В книге [1] приводятся данные ревизий Московской купеческой управы, согласно которым в 1850 г. беспоповцы составляли 18% всех купцов-старообрядцев (109 человек из 624), а остальные 82% были поповского согласия. В следующей ревизии 1857 г. доля купцов-беспоповцев составила 13%. Для более близкого к интересующему нас моменту (конец XVIII в.) на той же странице дана статистика общей численности: “По имеющимся данным, доля беспоповцев [среди всех старообрядцев - АЕ] в Московской губернии составляла в 1826 г. 20%”, т.е. поповцев было примерно в 4 раза больше (к сожалению, автор не дает ссылки на источник). Отметим, не придавая слишком большого значения этому арифметическому факту, что доля каменной застройки в Таганской и Рогожской частях тоже примерно в 4 раза выше, чем этот показатель для Покровской части.
В отношении (2) мне не доводилось встречать каких-либо серьезных исследований. Попробую высказать одно соображение по пункту (3).
Возможно, что здесь проявляется разный характер взаимоотношений с государством. Беспоповцы как более радикальное и непримиримое направление преследовались в целом более жестко. Сама утверждаемая ими возможность Церкви без священнослужителей и трехчинной иерархии воспринималась едва ли не как более серьезный вызов государственной системе, чем поповские общины, “просто” служившие по другим книгам и принимавшие бегствующих священников из господствующей церкви. Это требовало от беспоповцев бОльших усилий по ограничению любых контактов с властями. Привлечение внимания к себе в этих условиях было крайне нежелательно. Разумеется, вообще скрыть существование и истинный характер общины от властей было невозможно. Относительно либеральная политика в отношении старообрядцев, начатая Екатерины Второй и сохранявшаяся до начала 1820х годов, позволяла обеим общинам легально существовать в статусе богоугодных заведений. Требовалось только поддерживать теплые отношения с местным начальством (вспомним легенду про пирог, начиненный золотыми червонцами) и “соблюдать приличия”, не обнажая сущность общин слишком вызывающе в их внешнем виде (так, например, слухи о том, что на Рогожском кладбище возводится “здание под именем часовни в образе настоящей церкви”, превосходящее по размерам Успенский собор Кремля (!), так обеспокоили Екатерину II, что она лично написала письмо московскому главнокомандующему А.А. Прозоровскому).
Возможно, что потребность избегать внимания властей мешала и развитию каменного строительства. И это при том, что традиционно немалое число именитых прихожан Преображенского кладбища, начиная с самого Ильи Ковылина, держали кирпичные заводы!
Наше мини-исследование (выросшее из одной цифры!) нужно по канонам жанра завершить списком литературы. По поводу предпринимательства в среде староверов см. [1] Д.Е. Расков. “Экономические институты старообрядчества”. Глубокий анализ численности и географии распространении различных согласий дан во втором томе “Русского старообрядчества” С. Зеньковского. История застройки Рогожского кладбища и упомянутое письмо Екатерины II приводятся в замечательной книге Е.М. Юхименко “Старообрядческий центр за Рогожской заставою”. Относительно механизма “АППГ+1″ и его роли в современной России см. гл. 2 этой работы Института проблем правоприменения.